Герои Шумера

"К повествованьям таким Тритониия слух преклонила,
Песни сестер Аонид одобряла и гнев справедливый.
"Мало хвалить,- подумалось ей,- и нас да похвалят!
Без наказанья презреть не позволим божественность нашу",

[5] В мысли пришла ей судьба меонийки Арахны. Богиня
Слышала, что уступить ей славы в прядильном искусстве
Та не хотела. Была ж знаменита не местом, не родом -
Только искусством своим. Родитель ее колофонец
Идмон напитывал шерсть фокейской пурпурною краской.

[10] Мать же ее умерла,- а была из простого народа.
Ровня отцу ее. Дочь, однако, по градам лидийским
Славное имя себе прилежаньем стяжала, хоть тоже,
В доме ничтожном родясь, обитала в ничтожных Гипепах.
Чтобы самим увидать ее труд удивительный, часто

[15] Нимфы сходилися к ней из родных виноградников Тмола,
Нимфы сходилися к ней от волн Пактола родного.
Любо рассматривать им не только готовые ткани,-
Самое деланье их: такова была прелесть искусства!
Как она грубую шерсть поначалу в клубки собирала,

[20] Или же пальцами шерсть разминала, работала долго,
И становилась пышна, наподобие облака, волна.
Как она пальцем большим крутила свое веретенце,
Как рисовала иглой! - видна ученица Паллады.
Та отпирается, ей и такой наставницы стыдно.

[25] "Пусть поспорит со мной! Проиграю - отдам что угодно".
Облик старухи приняв, виски посребрив сединою
Ложной, Паллада берет,- в поддержку слабого тела,-
Посох и говорит ей: "Не все преклонного возраста свойства
Следует нам отвергать: с годами является опыт.

[30] Не отвергай мой совет. Ты в том домогаешься славы,
Что обрабатывать шерсть всех лучше умеешь из смертных.
Перед богиней склонись и за то, что сказала, прощенья,
Дерзкая, слезно моли. Простит она, если попросишь".
Искоса глянула та, оставляет начатые нити;

[35] руку едва удержав, раздраженье лицом выражая,
Речью Арахна такой ответила скрытой Палладе:
"Глупая ты и к тому ж одряхлела от старости долгой!
Жить слишком долго - во вред. Подобные речи невестка
Слушает пусть или дочь,- коль дочь у тебя иль невестка.

[40] Мне же достанет ума своего. Не подумай, совета
Я твоего не приму,- при своем остаюсь убежденье.
Что ж не приходит сама? Избегает зачем состяэанья?"
Ей же богиня,- "Пришла!" - говорит и, образ старухи
Сбросив, явила себя. Молодицы-мигдонки и нимфы

[45] Пали пред ней. Лишь одна не трепещет пред нею Арахиа.
Все же вскочила, на миг невольным покрылось румянцем
Девы лицо и опять побледнело. Так утренний воздух
Алым становится вдруг, едва лишь займется Аврора,
И чрез мгновение вновь бледнеет при солнца восходе.

[50] Не уступает она и желаньем своим безрассудным
Гибель готовит себе. А Юпитера дочь, не противясь
И уговоры прервав, отложить состяэанья не хочет.
И не замедлили: вот по разные стороны стали,
Обе на легкий станок для себя натянули основу.

[55] Держит основу навой; станок - разделен тростниковым
Бёрдом; уток уж продет меж острыми зубьями: пальцы
Перебирают его. Проводя между нитей основы,
Зубьями бёрда они прибивают его, ударяя.
Обе спешат и, под грудь подпоясав одежду, руками

[60] Двигают ловко, забыв от старания трудность работы.
Ткется пурпурная ткань, которая ведала чаны
Тирские; тонки у ней, едва различимы оттенки.
Так при дожде, от лучей преломленных возникшая, мощной
Радуга аркой встает и пространство небес украшает.

[65] Рядом сияют на ней различных тысячи красок,
Самый же их переход ускользает от взора людского.
Так же сливаются здесь,- хоть крайние цветом отличны.
Вот вплетаются в ткань и тягучего золота нити,
И стародавних времен по ткани выводится повесть.

[70] Марсов Тритония холм на Кекроповой крепости нитью
Изображает и спор, как этой земле нарекаться,
Вот и двенадцать богов с Юпитером посередине
В креслах высоких сидят, в величавом покое. Любого
Можно по виду признать. Юпитера царственен образ.

[75] Бога морей явила она, как длинным трезубцем
Он ударяет скалу, и уж льется из каменной раны
Ток водяной: этим даром хотел он город присвоить.
Тут же являет себя - со щитом и копьем заостренным;
Шлем покрывает главу; эгида ей грудь защищает.

[80] Изображает она, как из почвы, копьем прободенной,
Был извлечен урожай плодоносной сребристой оливы.
Боги дивятся труду. Окончанье работы - победа.
А чтоб могла увидать на примере соперница славы,
Что за награду должна ожидать за безумную дерзость,-

[85] По четырем сторонам - состяэанья явила четыре,
Дивных по краскам своим, и фигуры людей поместила.
Были в одном из углов фракийцы Гем и Родопа,
Снежные горы теперь, а некогда смертные люди,-
Прозвища вечных богов они оба рискнули присвоить.

[90] Выткан с другой стороны был матери жалких пигмеев
Жребий: Юнона, ее победив в состязанье, судила
Сделаться ей журавлем и войну со своими затеять.
Выткала также она Антигону, дерзнувшую спорить
С вышней Юноной самой,- Антигону царица Юнона

[95] Сделала птицей; не впрок для нее Илион оказался
С Лаомедонтом отцом, и пришлось в оперении белом
Аисту - ей - восхищаться собой и постукивать клювом.
Угол оставшийся был сиротеющим занят Киниром.
Храма ступени обняв,- родных дочерей своих члены? -

[100] Этот на камне лежит и как будто слезами исходит.
Ткани края обвела миротворной богиня оливой:
Как подобало ей, труд своею закончила ветвью.
А меонийки узор - Европа с быком, обманувшим
Нимфу: сочтешь настоящим быка, настоящим и море!

[105] Видно, как смотрит она на берег, покинутый ею,
Как она кличет подруг, как волн боится коснуться,
Вдруг подступающих к ней, и робко ступни поджимает.
Выткала, как у орла в когтях Астерия бьется;
Выткала Леду она под крылом лебединым лежащей.

[110] Изобразила еще, как, обличьем прикрывшись сатира,
Парным Юпитер плодом Никтеиды утробу наполнил;
Амфитрионом явясь, как тобой овладел он, Алкмена;
Как он Данаю дождем золотым, Асопиду - огнями,
Как Деоиду змеей обманул, пастухом - Мнемозину.

[115] Изобразила, как ты, о Нептун, в быка превратившись,
Деву Эолову взял, как, вид приняв Энипея,
Двух Алоидов родил, как баран - обманул Бизальтиду,
Кроткая Матерь сама, с золотыми власами из злаков,
Знала тебя как коня; змеевласая матерь Пегаса

[120] Птицею знала тебя, дельфином знала Меланта;
Всем надлежащий им вид придала, и местности тоже.
Изображен ею Феб в деревенском обличий; выткан
С перьями ястреба он и с гривою льва; показала,
Как он, явясь пастухом, обманул Макарееву Иссу;

[125] Как Эригону провел виноградом обманчивым Либер,
И как Сатурн - жеребец - породил кентавра Хирона.
Край же ткани ее, каймой окружавшийся узкой,
Приукрашали цветы, с плющем сплетенные цепким.
И ни Паллада сама не могла опорочить, ни зависть

[130] Дела ее. Но успех оскорбил белокурую Деву:
Изорвала она ткань - обличенье пороков небесных!
Бывшим в руках у нее челноком из киторского бука
Трижды, четырежды в лоб поразила Арахну. Несчастья
Бедная снесть не могла и петлей отважно сдавила

[135] Горло. Но, сжалясь, ее извлекла из веревки Паллада,
Молвив; "Живи! Но и впредь - виси, негодяйка! Возмездье
То же падет,- чтобы ты беспокоилась и о грядущем,-
И на потомство твое, на внуков твоих отдаленных".
И, удаляясь, ее окропила Гекатиных зелий

[140] Соком, и в этот же миг, обрызганы снадобьем страшным,
Волосы слезли ее, исчезли ноздри и уши,
Стала мала голова, и сделалось крохотным тело.
Нет уже ног,- по бокам топорщатся тонкие ножки;
Все остальное - живот. Из него тем не менее тянет

[145] Нитку Арахна - паук продолжает плести паутину.
Лидия в трепете вся. О случившемся слух по фригийским
Градам идет, и широко молва разливается всюду.
Раньше, до свадьбы своей, Ниоба знавала Арахну,
В те времена, как жила в меонийском краю и в Сипиле.

[150] Не научило ее наказанье землячки Арахны
Высшим богам уступать и быть в выраженьях скромнее.
Многим гордиться могла. Однако ни мужа искусство,
Ни благородная кровь, ни мощность обширного царства
Любы так не были ей,- хоть было и это ей любо,-

[155] Сколь сыновья с дочерьми. Счастливейшей матерью можно
Было б Ниобу назвать, коль себя не сочла 6 таковою.
Как-то Тиресия дочь, владевшая даром прозренья,
Манто, по улицам шла и, божественной движима силой,
Провозглашала: "Толпой, Исмениды, ступайте, несите

[160] Ладан Латоне скорей и обоим, Латоной рожденным,
С благочестивой мольбой! Вплетите в волосы лавры!
Ибо Латона сама моими глаголет устами!"
Внемлют ей дочери Фив, чело украшают листвою
И на священный алтарь моленья приносят и ладан.

[165] Вот горделиво идет с толпой приближенных Ниоба,
Золотом пышно блестя, во фригийские ткани вплетенным,-
Даже и в гневе своем прекрасна и, волосы вскинув,
Что ниспадали к плечам, величавой своей головою,
Остановилась и, всех обведя своим взором надменным,-

[170] "Что за безумье? - кричит,- предпочесть понаслышке известных -
Зримым воочью богам? Почему алтарями Латону
Чтут, а мое божество - без курений? Родитель мой - Тантал,
Он же единственным был допущен до трапезы Вышних.
Матерь - Плеядам сестра; мне дед Атлант величайший,
l75] Что на могучем хребте равновесье небесное держит,
Сам Юпитер мне дед. Но им я горжусь и как свекром.
Фригии все племена предо мною трепещут; держава
Кадма под властью моей; возведенная струнами крепость
Мужа, с народом ее,- в его и в моем управленье.

[180] В доме, куда бы я взор ни направила, всюду встречаю
Всяких обилье богатств. К тому же достойна богини
Прелесть лица моего. Семерых дочерей ты причисли,
Юношей столько ж, а там и зятьев и невесток не меньше.
Так вопрошайте ж, на чем моя утверждается гордость!

[185] Не понимаю, как вы порожденную Кеем-титаном
Смеете мне предпочесть - Латону, которой для родов
Даже великой землей в ничтожном отказано месте.
Небо, земля и вода - всё вашу отвергло богиню.
В мире скиталась, пока над блуждавшей не сжалился Делос:

[190] "Странницей ты по земле блуждаешь, я же - по морю",-
Остров сказал и приют неустойчивый ей предоставил.
Стала там матерью двух: то детей моих часть лишь седьмая!
Счастлива я: кто бы стал отрицать? И счастливой останусь.
Кто усомнится? Меня обеспечило чад изобилье.

[195] Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна.
Если и много возьмет, то более всё же оставит.
Так я богата, что страх мне уже неизвестен. Представьте,
Что из толпы своих чад кого-нибудь я и лишилась;
Но, обездолена так, до двоих я не снижусь,- а двое -

[200] Вся у Латоны толпа; не почти ли бездетна Латона?
Прочь разойдитесь! Алтарь покиньте! С волос поснимайте
Лавры!" Снимают венки, покидают жертвы, не кончив,
И - то дозволено им! - небожителей шепотом славят.
Возмущена тут богиня была и с высокой вершины

[205] Кинфской с речью такой к своим близнецам обратилась:
"Вот я, родившая вас, появлением гордая вашим,-
Кроме Юноны, других не ниже богиня,- сомненье
Вижу, богиня ли я?! Алтари у меня отнимают,
Чтимые веки веков,- от вас жду помощи, дети!

[210] Это не все еще зло. Танталида к печальному делу
Брань добавила: вас поставить осмелилась ниже
Собственных чад; и меня - то с нею да будет! - бездетной
Смела назвать,- ведь язык у нее от отца негодяя!"
Намеревалась мольбы тут добавить Латона, но молвил

[215] Феб: "Перестань говорить! замедляешь ты жалобой кару".
То же и Феба рекла, и, быстро по воздуху спрянув,
Кадмова града они, под облаком скрыты, достигли.
Гладкое было у стен широкое поле. Всечасно
Кони топтали его Колесницы во множестве также.

[220] Твердых удары копыт размягчали на поприще почву.
Вот из могучих сынов Амфиона иные садятся
На горделивых коней, чьи спины алеют багрянцем
Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья.
Вот между ними Исмен,- что первой матери мукой

[225] Некогда был,- меж тем, как он правит по кругу привычным
Бегом коня своего и смиряет вспененную морду,-
"Горе мне!" - вскрикнул; уже впилась стрела в середину
Груди его, и, рукой умирающей повод покинув,
Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.

[230] Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане,
Вмиг натянул поводья Сипил,- так кормчий пред бурей,
Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно
Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи.
Вмиг натянул... но едва натянул он поводья, настигнут

[235] Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась
В шею ему, и торчит наконечник железный из горла.
Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву,
Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю.
Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,

[240] Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши
Маслом, вступили в борьбу,- подходящее юности дело.
И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью,
Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы,
Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.

[245] И застонали зараз и зараз согбенные мукой
Наземь сложили тела; зараз и последние взоры
Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили.
До увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя,
К ним поспешает,- обняв, их к жизни вернуть, охладевших.

[250] Но упадает и сам при свершении долга: Делиец
В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом.
А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали
Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею.
Отрок меж тем Дамасихтон двойной был раною ранен,

[255] А не одной. Удар под самой икрою пришелся
В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы.
Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать,
В горло вторая ему вонзилась по самые перья.
Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны

[260] Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух.
Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою
Руки меж тем воздевал: "О боги, о все без различья!" -
Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало,-
"Сжальтесь!"-и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно

[265] Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны
Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась.
Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья
Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье,
И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули

[270] Боги такое свершить - что столь права их велики!
Вот и отец Амфион, грудь острым железом пронзивши,
Умер, горе свое одновременно с жизнью окончив.
О, как Ниоба теперь отличалась от прежней Ниобы,
Что от Латониных жертв недавно народ отвращала

[275] Или когда среди города шла, выступая надменно,
Всем на зависть своим! А теперь ее враг пожалел бы.
К хладным припала телам; без порядка она расточала
Всем семерым сыновьям па прощанье свои поцелуи.
К небу от них подняла посиневшие руки и молвит;

[280] "Горем питайся и гнев насыщай слезами моими.
Зверское сердце насыть! И меня на семи погребеньях
Мертвой несут. Победив, торжествуй надо мною, врагиня!
Но почему - победив? У несчастной больше осталось,

[285] Чем у счастливой тебя. Семерых схоронив - побеждаю",
Молвила, но уж звенит тетива на натянутом луке:
Кроме Ниобы одной, окружающих всех устрашила.
Та же от горя смела. Стояли в одеждах печали
Около братских одров распустившие волосы сестры,

[290] Вот из толпы их одна, стрелу извлекая из тела,
К брату своим побледневшим лицом, умирая, склонилась.
Вот, несчастливицу мать пытаясь утешить, другая
Смолкла внезапно и смерть приняла от невидимой раны,
Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.

[295] Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает,
Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет.
Смерть шестерых отняла,- от разных погибли ранений,
Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,
Всею одеждой прикрыв,- "Одну лишь оставь мне, меньшую!

[300] Только меньшую из всех прошу!-восклицает.-Одну лишь!"
Молит она: а уж та, о ком она молит,- погибла...
Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,
Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,
Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

[305] Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.
Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нёбом;
Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность,
Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,
Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.

[310] Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,
Унесена в свой отеческий край. На горной вершине
Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.
Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева,-
Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее

[315] Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини.
И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим.
Молвил один: "Полей плодородных ликийских насельцы
Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.

[320] Мало известно о том,- они были незнатные люди,-
Но удивительно все ж. Я озеро видел и место,
Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый,-
Сам уж ходить он не мог,- послал отвести туда стадо
Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,

[325] Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе;
Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля
Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим.
Стал и шепотом: "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил
Мой провожатый, и я; "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил.
Спрашивал я между тем, чей жертвенник - Фавна, наяд ли,

[330] Местного ль бога,- и вот что тамошний передал житель:
"Юноша, этот алтарь - не горного бога обитель.
Жертвенник той посвящен, которой царица супруга
Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял
Странницу,- в те времена сам плавал он, остров подвижный.

[335] Там-то Латона легла под Палладиным древом и пальмой
И породила на свет неугодную мачехе двойню.
И побежала опять от Юноны родильница, молвят,
К груди прижавши, детей - бессмертных чету! - уносила.
В Ликию вскоре придя,- где явилась Химера,- под тяжким

[340] Зноем, палившим поля, трудом утомленная долгим,
Солнцем сожженная, пить захотела беглянка-богиня,-
Жадно меж тем молоко из грудей сосали младенцы.
Вдруг озерко с необильной водой в глубине увидала
Дола; жители сел ветвистую там добывали

[345] Вербу и гибкий тростник с любезной болотам осокой.
Вот подошла и, колена согнув, опустилась Латона
Наземь, стремясь почерпнуть студеной струи и напиться.
Сельский народ не велит. К ним так обратилась богиня:
"Как же воды не давать? Достояние общее - воды.

[350] В собственность воздух не дан никому от природы, ни солнце,
Ни водяные струи; у народного я достоянья!
Все же дать мне воды на коленях прошу; не пришла я
Этой водой омывать свое истомленное тело,-
Только напиться хочу. Нет влаги в устах говорящей,

[355] И пересохла гортань, в ней голос насилу проходит.
Нектаром будет глоток мне воды; я уверена, жизнь он
Мне возвратит: озерной струёй вы мне жизнь даровали б.
Вы пожалейте и их, которые тянут ручонки
С груди моей!" И как раз тянулись ручонками дети.

[360] Тронуть кого 6 не могли богинины кроткие речи?
Все же молящей они запрещать продолжают, к тому же -
Ежели прочь не уйдет - угрожают, ругаясь вдобавок.
Мало того: ногами они и руками взмутили
Озеро, с самого дна они подняли тину, нарочно

[365] В воду туда и сюда с намереньем прыгая злостным.
Жажду гнев одолел: дочь Кея теперь уж не молит
Их, недостойных, и слов, для богини чрезмерно смиренных,
Не повторяет уже. Вот, к звездам руки подъемля,
Молвит: "Будете жить вы вечно в озере этом!"

[370] Воля богини сбылась; им нравится быть под водою,
То в глубину озерка всем телом своим погружаться,
То выступать головой; то по водной поверхности плавать,
Или сидеть иногда на прибрежий озера, или
В омут студеный нырять. Доныне они упражняют

[375] В брани свой гнусный язык и, всякую совесть откинув,
Хоть и сидят под водой, и там все тщатся злословить.
Хриплым голос их стал: надувается вспухшая шея;
Сроду широкие рты от брани еще растянулись;
Головы с телом слились, а шея как будто исчезла;

[380] Спинка у них зелена, а живот - часть главная - белый.
В тинистом омуте,- род новоявленный,- скачут лягушки!"
Только один рассказал, как ликийского племени люди
Жизнь скончали, другой о Сатире припомнил, который,
Сыном Латоны в игре побежден на Палладиной флейте,

[385] Был им наказан. "За что с меня ты меня же сдираешь?" -
Молвит. "Эх, правда,- кричит,- не стоило с флейтою
знаться!"
Так он взывал, но уж с рук и с плеч его содрана кожа.
Раною стал он сплошной. Кровь льется по телу струями,
Мышцы открыты, видны; без всяких покровов трепещут

[390] Жилы, биясь; сосчитать нутряные все части возможно,
И обнажились в груди перепонок прозрачные пленки.
Пролили слезы о нем деревенские жители, фавны -
Боги лесов,- и Олимп, знаменитый уже, и сатиры-
Братья, и нимфы, и все, кто тогда по соседним нагорьям

[395] Пас рудоносных овец иль скотины стада круторогой,
Залили вовсе его, а земля увлажненная слезы
Тотчас в себя вобрала и впитала в глубинные жилы;
В воды потом превратив, на вольный их вывела воздух.
Вот он, в крутых берегах устремляясь к жадному морю,

[400] Марсия имя хранит, из фригийских потоков светлейший.
После рассказов таких народ возвращается снова
К только что бывшему; все об Амфионе плачут и детях.
Все негодуют на мать. По преданью, один лишь оплакал
Пелоп ее,- и на левом плече, когда он одежды

[405] С груди в печали совлек, слоновая кость показалась.
С правым плечом при рожденье оно одинаково было
Цветом, из плоти, как то; но руками отцовскими члены
Были разрублены; вновь, говорят, их составили боги.
Все их нашли, и лишь там, где сходится с краем ключицы

[410] Шея, была пустота; взамен нехватающей части
Вставили кость; и опять оказался в целости Пелоп.
Знатные люди - родня - собираются; ближние грады
Дали своим порученье царям - с утешеньем явиться,-
Аргос и Спарта, а там Пелопидов столица - Микены,

[415] И Калидон, до тех пор еще гневной Диане противный,
Медью богатый Коринф, плодородный предел - Орхомены,
Патры и град небольшой - Клеоны с Мессеною гордой,
Пилос Недеев; в те дни не Питфеево царство - Трезены,
Много других городов, двуморским замкнутых Истмом,

[420] И в стороне от него, обращенных к двуморскому Истму.
Кто бы поверил тому? Вы одни не явились, Афины!
Долг помешала свершить им война: подвезенные с моря
Варваров диких войска мопсопийским стенам угрожали.
Царь фракийский Терей с приведенным на помощь отрядом

[425] Их разгромил и победой обрел себе славное имя.
С ним, изобильным землей, и богатством, и силой живою,
Происходящим к тому ж от Градива, тогда породнился
Царь Пандион, ему Прокну отдав; но ни брачной Юноны,
Ни Гименея, увы, не видали у ложа, ни Граций.

[430] Нет, Эвмениды для них погребальное пламя держали,
Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща,
К кровле припала сова и над брачным сидела покоем.
Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали,
Через ту птицу - отцом и матерью. Их поздравляла

[435] Фракия, да и они воссылали богам благодарность.
В дни же, когда отдана была дочь Пандиона владыке
Славному и родился сын Итис - объявлен был праздник.
Не угадать, что на пользу пойдет! И год уже пятый
В вечной смене Титан довел до осеннего срока.

[440] К мужу ласкаясь, тогда промолвила Прокна: "О, если
Только мила я тебе, отпусти повидаться с сестрою,
Иль пусть приедет сестра! Что скоро домой возвратится,
Тестю в том слово ты дай,- мне ценным будет подарком,
Ежели дашь мне сестру повидать". Он дает повеленье

[445] В море спустить корабли, с парусами и веслами, в гавань
Кекропа входит Терей, к берегам уж причалил Пирея.
Вот повстречались они, и тесть ему правой рукою
Правую жмет; при знаках благих вступают в беседу.
Стал излагать он прибытия цель, порученье супруги,

[450] Он обещанье дает, что гостья воротится скоро.
Вот Филомела вошла, блистая роскошным нарядом,
Больше блистая красой. Обычно мы слышим: такие
В чаще глубоких лесов наяды с дриадами ходят,
Если им только придать подобный убор и одежды.

[455] И загорелся Терей, увидевши деву, пылает,-
Словно бы кто подложил огня под седые колосья
Или же лист подпалил и сено сухое в сеннице.
Дева прекрасна лицом. Но царя прирожденная мучит
Похоть; в тех областях население склонно к Венере.

[460] Он сладострастьем горит, и ему и народу присущим.
Страстно стремится Терей подкупить попеченье служанок,
Верность кормилицы; он прельстить дорогими дарами
Хочет ее самое, хоть целым пожертвовать царством,
Силой похитить ее и отстаивать после войною.

[465] Кажется, нет ничего, на что бы захваченный страстью
Царь не решился. В груди сдержать он не может пыланья.
Медлить уж нет ему сил, возвращается жадной он речью
К Прокниным просьбам, меж тем о своих лишь печется желаньях,-
Красноречивым он стал от любви, когда неотступно

[470] Больше, чем должно, просил, повторяя: так Прокна желает!
Даже и плакал порой,- так будто 6 она поручала!
Вышние боги, увы,- как много в груди человека
Тьмы беспросветной! Терей, трудясь над своим злодеяньем,
Все же как честный почтен и хвалим за свое преступленье.

[475] Хочет того ж Филомела сама и, отцовские плечи
Нежно руками обняв, поехать с сестрой повидаться
Счастьем молит своим, но себе не на счастие молит!
Смотрит Терей на нее и заране в объятьях сжимает.
Видя лобзанья ее и руки вокруг шеи отцовой,-

[480] Всё как огонь смоляной, как пищу для страсти безумной
Воспринимает; едва родителя дева обнимет,
Хочет родителем быть,- и тогда он честнее не стал бы!
Просьбой двойной был отец побежден. Довольна девица,
Бедная, благодарит, не зная о том, что обоим

[485] Радостный ныне успех погибелен будет,- обоим!
Фебу немного трудов еще оставалось, и кони
Стали уже попирать пространство наклонного неба.
Царские яства на стол и Вакхову в золоте влагу
Ставят; мирному сну предают утомленное тело.

[490] Царь одризийский меж тем, хоть она удалилась, пылает
К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки,
Воображает и то, что не видел,- во власти желаний
Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту.
День наступил; и, пожав отъезжавшего эятя десницу,

[495] Девушку царь Пандион поручает ему со слезами.
"Дочь свою, зять дорогой,- побуждаем благою причиной,
Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье,-
Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской
Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью

[500] Отчей и мне возврати усладу моей беспокойной
Старости в срок: для меня - промедление всякое длинно;
Ты поскорей и сама, - довольно с Прокной разлуки! -
Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!"
Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,

[505] И порученьям вослед обильные капали слезы.
Верности брал с них залог: потребовал правые руки,
Соединил их, просил его дочери дальней и внуку 2,5
Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит.
Еле последнее смог он "прости" промолвить, со словом

[510] Всхлипы смешавши, боясь души своей темных предчувствий.
Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел
Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег,
Крикнул Терей: "Победил! со мною желанная едет!"
В сердце ликует, уже наслажденья не может дождаться

[515] Варвар, взоров своих с Филомелы на миг не спускает:
Так похититель орел, Юпитера птица, уносит,
В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное - зайца;
Пленник не может бежать,- добычей любуется хищник.
Вот и закончился путь; суда утомленные снова

[520] На побережье своем. Но царь вдруг дочь Пандиона
В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим.
Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву,
В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же,
Ей злодеянье раскрыв,- одну и невинную,- силой

[525] Одолевает ее, родителя звавшую тщетно,
Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо.
Дева дрожит, как овца, что, из пасти волка седого
Вырвана, в страхе еще и себя безопасной не чует.
Иль как голубка, своей увлажнившая перышки кровью,

[530] Жадных страшится когтей, в которых недавно висела.
Только очнулась,- и рвать разметенные волосы стала;
Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном;
Длани к нему протянув,- "О варвар, в деяньях жестокий!
О бессердечный! Тебя,- говорит,- ни отца порученья,

[535] Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья
Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы!
Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала,
Ты же - обеим супруг. Не заслужена мной эта мука.
Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,

[540] Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных
Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна.
Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат
Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь
Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,

[545] Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность!
В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая,
Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах!
То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!"
Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке

[550] Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной,
Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен.
Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки,
Узы заставил терпеть. Филомела подставила гордо,-
Только увидела меч, на кончину надеяться стала.

[555] Но исступленный язык, напрасно отца призывавший,
Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами,
Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет,
Сам же он черной земле продолжает щептать свои песни.
Как извивается хвост у змеи перерубленной - бьется

[560] И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно.
Страшное дело свершив, говорят,- не решишься поверить! -
Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти.
Силы достало ему после этого к Прокне вернуться,-
Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны

[565] Лживые он издает и сестры измышляет кончину.
Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает
С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою,
Черное платье она надевает, пустую гробницу
Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,

[570] Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной.
Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал.
Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража.
Стены стоят высоки, из крепкого строены камня.
О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя

[575] Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит.
Вот по-дикарски она повесила ткани основу
И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала,-
О преступленье донос. Доткав, одному человеку
Передала и без слов отнести госпоже попросила.

[580] Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье.
Вот полотно развернула жена государя-злодея,
И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть,
И - удивительно все ж! - смолчала. Скована болью
Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.

[585] Плакать себе не дает; безбожное с благочестивым
Перемешав, целиком погружается в умысел мести.
Время настало, когда тригодичные таинства Вакха
Славят ситонки толпой; и ночь - соучастница таинств;
Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.

[590] Ночью покинула дом свой царица, готовится богу
Честь по обряду воздать; при ней - орудья радений.
На голове - виноград, свисает с левого бока
Шкура оленья, к плечу прислоняется тирс легковесный.
Вот устремилась в леса, толпой окруженная женщин,

[595] Страшная Прокна с душой, исступленными муками полной,-
Будто твоими, о Вакх! Сквозь чащу достигла до хлева,
И, завывая, вопит "эвоэ!", врывается в двери,
И похищает сестру; похищенной, Вакховы знаки
Ей надевает, лицо плющом ей закрыла зеленым

[600] И, изумленную, внутрь дворца своего увлекает.
Лишь поняла Филомеда, что в дом нечестивый вступила,
Бедную ужас объял, и страшно лицо побледнело.
Прокна же, место найдя, снимает служения знаки
И злополучной сестры застыдившийся лик открывает.

[605] Хочет в объятиях сжать. Но поднять Филомела не смеет
Взора навстречу, в себе соперницу сестрину видя.
Лик опустила к земле и, призвав во свидетели Вышних,
Клятву хотела принесть, что насилье виною позора,
Но лишь рука у нее,- нет голоса. И запылала

[610] Прокна, и гнева в себе уж не в силах сдержать. Порицая
Слезы сестры, говорит: "Не слезами тут действовать надо,
Нужен тут меч, иль иное найдем, что меча посильнее.
Видишь, сама я на все преступленья готова, родная!
Факелы я разожгу, дворец запалю государев,

[615] В самое пламя, в пожар искусника брошу Терся,
Я и язык, и глаза, и члены, какими он отнял
Стыд у тебя, мечом иссеку, и преступную душу
Тысячью ран изгоню! Я великое сделать готова,-
И лишь в сомнении - что?" Пока она так говорила,

[620] Итис к матери льнул - и ее надоумил, что может
Сделать она. Глядит та взором суровым и молвит:
"Как ты похож на отца!" И уже не прибавив ни слова,
Черное дело вершит, молчаливой сжигаема злобой.
Но лишь приблизился сын, едва обратился с приветом

[625] К матери, шею ее ручонками только нагнул он,
Стал лишь ее целовать и к ней по-ребячьи ласкаться,
Все же растрогалась мать, и гнев перебитый прервался,
И поневоле глаза увлажнились у Прокны слезами.
Но, лишь почуяв, что дух от прилившего чувства слабеет,

[630] Снова от сына она на сестру свой взор переводит.
И на обоих смотря очередно: "О, тронет ли лаской
Он,- говорит,- коль она молчит, языка не имея?
"Мать" - называет меня, но ты назовешь ли "сестрою"?
В браке с супругом каким, посмотри ты, дочь Пандиона!

[635] Ты унижаешь свой род: преступленье-быть доброй к Терею!"
Миг - и сына влечет, как гигантская тащит тигрица
Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит.
В доме высоком найдя отдаленное место,- меж тем как
Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя,-

[640] "Мама! Мама!" - кричал и хватал материнскую шею,-
Прокна ударом меча поразила младенца под ребра,
Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было
Раны одной,- Филомела мечом ему горло вспорола.
Члены, живые еще, где души сохранялась толика,

[645] Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая
На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои.
Вот к какому столу жена пригласила Терея!
И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем
Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,

[650] Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле,
Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу.
Ночь души такова, что,- "Пошлите эа Итисом!" - молвит.
Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна,-
Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты,-

[655] "То, что зовешь ты, внутри у тебя!" - говорит. Огляделся
Царь, вопрошает, где он. Вновь кличет и вновь вопрошает.
Но, как была,- волоса разметав,- при безумном убийстве,
Вдруг Филомела внеслась и кровавую голову сына
Кинула зятю в лицо: вовек она так не хотела

[660] Заговорить и раскрыть ликованье достойною речью!
И отодвинул свой стол с ужасающим криком фракиец.
И змеевласых сестер зовет из стигийского дола.
Он из наполненных недр - о, ежели мог бы он! - тщится
Выгнать ужасную снедь, там скрытое мясо, и плачет,

[665] И называет себя злополучной сына могилой!
Меч обнажив, он преследовать стал дочерей Пандиона.
Но Кекропиды меж тем как будто на крыльях повисли.
Вправду - крылаты они! Одна устремляется в рощи,
В дом другая,- под кров. И поныне знаки убийства

[670] С грудки не стерлись ее: отмечены перышки кровью.
Он же и в скорби своей, и в жажде возмездия быстрой
Птицею стал, у которой стоит гребешок на макушке,
Клюв же, чрезмерной длины, торчит как длинное древко;
Птицы названье - удод. Он выглядит вооруженным.

[675] Это несчастье, не дав Пандиону познать долголетье,
Раньше срока свело несчастливца к аидовым теням.
Принял тогда Эрехтей управленье делами и скипетр.
И неизвестно,- славней справедливостью был он иль войском.
Он четырех породил сыновей и столько же рода

[680] Женского; были из них две дочери равны красою.
Кефал Эолов, тебя, о Прокрида, назвавши супругой,
Счастье узнал. А Борею - Терей и фракийцы мешали;
Бог был долго лишен любезной ему Орифии,
Просьбам пока предпочесть не желал применение силы.

[685] Но, как ни в чем не успел, надеясь на мягкость, в ужасный
Гнев пришел, что и так чрезмерно свойствен Борею.
"И поделом! - он сказал,- для чего отложил я оружье,
Ярость и силы свои, и гнев и лихие угрозы,
К просьбам прибег для чего, когда не пристали мне просьбы?

[690] Сила под стать мне. Гоню облака я унылые - силой,
Силой колеблю моря и кручу узловатые дубы,
И укрепляю снега, и градом поля побиваю.
Тот же я, если своих настигну братьев под небом,-
Ибо там поприще мне,- с таким побораю усильем,

[695] Что небеса до глубин от наших грохочут сражений
И грозовые огни из туч исторгаются полых.
Тот же, когда я вношусь в подземные узкие щели,
В ярости спину свою под своды пещер подставляю,
Мир весь земной и Аид тревожу великим трясеньем.

[700] Вот чем должен я был домогаться невесты и тестя,
Не умоляя, склонять, но заставить силком Эрехтея!"
Так сказал - нет, пуще того! - Борей и раскинул
Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи
Землю овеяли всю, взбушевалось пространное море.

[705] Вот, по вершинам влача покрывало из пыли, метет он
Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет,
Темными крыльями он Орифию свою обнимает.
Так он летел, и сильней от движенья огонь разгорался.
И лишь тогда задержал он ристанья воздушного вожжи,

[710] Как до твердынь, где киконы живут, долетел похититель,
Стала актеянка там ледяного владыки супругой.
Стала и матерью двух,- разродилась она близнецами.
Всем они выдались в мать, от отца унаследовав крылья.
Все же у них, говорят, не с рождения крылья явились:

[715] Но до тех пор, как у них не росло бороды рыжеватой,
Братья Калаид и Зет оставались бесперыми вовсе,
После же оба плеча, как бывает у птиц, охватили
Мальчикам крылья,- тогда и щеки у них зарыжели.
А как года утекли и сменилось юностью детство,

[720] Оба, к минийцам примкнув, за руном, что сияло лучисто,
В путь устремились они на судах по безвестному морю."